Благозвучность против простоты – традиция vs. целесообразность

Автор этой статьи и всего цикла статей об огласовках, который мы опубликуем на сайте – Марк Дельта, писатель, преподаватель иврита.

Дисклеймер: это не уроки иврита, а сибаритское общение на тему ивритской фонетики и некоторых приключений, которые произошли с ней за икс с лишним столетий. Нелишне также упомянуть, что правила огласовок классического иврита все еще соблюдаются в текстах стихов и песен, ну и конечно в библейских цитатах, многие из которых стали крылатыми выражениями.

Академия языка иврит с завидным постоянством публикует на своем сайте картинки, где с помощью наглядной графики поясняется, что надо говорить וּבִבְאֵר־שֶׁבַע у-ви-веэр-шева, а не так, как говорят 99.9% израильтян (ве-бе-беэр-шева).

Искренне буду рад, если однажды Академия узаконит те случаи произношения, которые, пусть и не следуют классическим правилам, но (а) не меняют смысла выражения (подробнее - см. чуть ниже), (б) достигли в массовости своего употребления некой критической отметки, после которой уже воспринимаются большинством носителей как ежедневная реальность, а не как признак необразованной речи.

Несмотря на сказанное, мы занимаемся в этом цикле главным образом именно классическими правилами огласовки (изредка отвлекаясь на современные реалии), поскольку все еще попадаются человеческие существа, для которых эта тема представляет интерес.

Среди нас могут быть люди, изучающие библейский иврит в рамках учебных заведений (знаю нескольких таких лично - в Москве, Иерусалиме и Мадриде). Или имеют родственников и знакомых, которые этим занимаются. Есть и такие, чье филологическое сознание мирится с неизбежностью зубрежек и упражнений только в том случае, когда становится понятной логика изучаемого материала.

Да, бывают такие странные люди, и им, даже если они не готовятся к экзамену по библейскому ивриту, тоже хочется понять, почему же все именно так, как оно есть.

Наконец встречаются энтузиасты, чья любознательность откликается на самый широкий круг тем - от древней архитектуры до интерфейса мозг-компьютер.

Людям, изучающим библейский иврит официально, знакома неприятная ситуация, когда открываешь какой-нибудь справочник или очередной выпуск Академии языка иврит, и безрадостному взгляду студента предстает сухой перечень правил, которые необходимо выучить к экзамену.

Знают они и то, как бывает приятно вдруг осознать, что четыре, если не все пять, из шести правил сводятся, оказывается, к какому-то крайне понятному и простому принципу, представляя собой ни что иное, как частные случаи его применения. Зубрить теперь надо вместо шести только одно правило, остальные же становятся очевидными!

Я намерен в продемонстрировать упомянутый феномен в последующих очерках цикла о фонетике. Вообще говоря, это чуть ли главный мотив, ведущий мой оперенный курсор по строке. Согласно замыслу, в один чудесный день мы возьмем какой-нибудь официальный перечень фонетических правил, я переложу его скучные пункты на понятный язык, после чего мы выведем почти все (но все-таки не все, надо и меру знать) его содержание из одного принципа.

Что же до самого принципа, то мы сейчас торжественно дадим ему ненаучное, но запоминающееся название - "принцип благозвучности". Состоит он в следующем:

Иврит –

1. не любит скоплений согласных и
2. скоплений беглых гласных.

Слова, в которых гласные и согласные чередуются достаточно равномерно, обычно воспринимаются как благозвучные. Тому примером может служить повсеместное восприятие оперных звуков итальянского языка, где невозможны ни слово "встряска" с его взрывом согласных, ни слово "тбд*м" из забытого мною анекдота про "т-б-д-м-ского коня".

Из принципа благозвучности вытекает огромное множество правил, которыми пугают нас публикации Академии о предлогах בְּ־ бе-, לְ־ ле-, כְּ־ ке-, о союзе וְ־ ве-, а также об интерпретациях значков "дагеш" и "шва" (во всех этих примерах фигурирует гласная "шва", которую в данном случае я обозначил гласной "е", имея в виду "э" – не звездочкой, чтобы указать на ее сегодняшнее произношение).

Заметим, что в современном языке из всего этого кластера важно проявлять внимание лишь к тем моментам, когда из-за не той гласной возможно искажение смысла, о чем я вскользь упомянул выше.

Например, בְּדִירָה бе-дира и בַּדִּירָה ба-дира – это разные по смыслу понятия, поскольку в первом случае мы имеем в виду любую или неважно, какую, квартиру, in a flat, а во втором - "ту самую" квартиру, in the flat. Совсем другое дело - разговорное "бе-рехов" и литературное "бирхов". Они выражают совершенно одно и то же, переогласовка здесь обусловлена чисто фонетическими связанными с запретом на два беглых подряд.

Смысл из-за этой переогласовки не меняется, и миллионы человек не видят никакой необходимости следить за этими нюансами. Хотя бы потому, что беглые гласные не произносятся в современном языке как беглые. В некоторых случаях они превратились в обычные, в других - вообще никак не произносятся, "проглатываются".

Некоторые носители языка усвоили и запомнили "би-рхов" из каких-нибудь радио-новостей и так и говорят, а другие - и их большинство - просто присоединяет "бе-", как оно есть, к любому существительному, в том числе и רְחוֹב рехов "улица", ничего не меняя (получается "бе-рехов").

Теперь немного подробнее о принципе благозвучности.

Иврит избегает скоплений согласных, поэтому два и более согласных не могут идти подряд внутри одного слога. Вошедшие в иврите современные иностранные названия вроде "Стрепсилс" мы сейчас не учитываем.

То есть слово יִקְצֹר ~ יקצור йикцор (точнее, йикц*ру) "пожнут, срежут", в иврите может существовать потому, что "к" и "ц" находятся в разных слогах (йик-ц*-ру), а слова "йик-цру" в иврите быть не может.

Отсюда сразу следует очевидный вывод: если мы слышим два согласных подряд внутри одного слога, значит это влияние современной израильской практики произношения, и, если мы хотим правильно разбить такое слово на слоги, то нам надо учитывать наличие проглатываемого "шва на" между двумя согласными, которые на слух идут подряд.

То есть нормативная разбивка на слоги таких слов, как סְפָרִים сфарим или בְּרָכָה браха, выглядит так: "с-фа-рим", "б-ра-ха" (звездочкой, как и во всем этом цикле обозначен беглый "шва на"). В классическом иврите слово не может начинаться со "сфа", так как это два согласных подряд внутри одного слога.

Впрочем, это весьма очевидные примеры. Гораздо менее очевиден тот факт, что и в словах כָּתְבוּ катву, מְבָרֵךְ меварех мы, обычно, сами того не осознавая, даже весьма грамотные из нас, проглатываем беглый звук (потому что современная норма позволяет, а речевой аппарат не препятствует) после второй корневой. Между тем, в сефардских синагогах в течение многих столетий, возможно начиная еще с до-масоретских времен, эти слова звучали как "ка-те-ву", "йо-ше-вим", "ме-ва-ре-хим".

А происходит эта замена "о-хе-лим" на אוֹכֵל охель главным образом оттого, что в современном иврите на смену принципу благозвучия постепенно приходит принцип простоты и целесообразности. В каких-то секторах тезауруса он уже одержал, как кажется, необратимую победу, в других принцип благозвучия еще удерживает позиции, пользуясь поддержкой Академии и новостных студий говорящих СМИ.

Целесообразность или простота вытесняют старые правила о "шва" и "дагешах", являющихся следствием принципа благозвучия. В современном иврите очень во многих случаях сложилась практика проглатывания "подвижного шва", если так легче произнести.

Дикция позволяет сказать "млахим", а не "мелахим" при устном исполнении слова מְלָכִים? Значит, так и говорим. Легко произнести "йладим" вместо יְלָדִים йеладим? Ой, нет, это не тот случай. Значит, говорим "йеладим". Кому легко сказать "гверет", тот так и говорит, кому нелегко - произносит "геверет" или даже "гиверет".

Но этот милый сердцу произвол все же наталкивается на определенные ограничения. В глагольных приставках "шва на" на практике гораздо чаще произносится как "э", чем проглатывается. מדבר ,לדבר ,ידבר, תדבר, נדבר – нелегко найти людей, который произнесут эти слова не как "ледабер, медабер и т.д", а как "льдабер, мдабер...", хотя встречаются и такие виртуозы.

Предлагаю такой пример. Слово מְרִיחָה - при одном и том же написании, про совершенно идентичной огласовке – можно истолковать двояко. Если это отглагольное существительное от לִמְרֹחַ ~ למרוח лимроах, "мазать", то מ – это корневая согласная. Если же это форма причастия (то есть настоящего времени) женского рода от глагола לְהָרִיחַ леhариах, "нюхать, обонять", то מ – это как раз одна из упомянутых выше глагольных приставок.

В первом случае, когда מריחה – это "размазывание", мы можем услышать и "мериха", и "мриха", примерно с одинаковой вероятностью. Во втором, когда это слово означает "чувствующая запах", вероятность услышать "мриха" приближается к нулю, хотя никогда его не достигает.

Современный язык все еще старается не помещать целый букет согласных в один слог и не говорить "тихтву", но два подряд беглых, когда предлог с подвижным "шва" (обычно это "ле-", "бе-") присоединяется к слову, где первый слог тоже беглый - это вообще не проблема. "Бе-рехов" проще чем בִּרְחוֹב би-рхов.

Классический иврит не позволяет смычным согласным из серии БаГаД-КаФаТ (об этом подробнее в следующий раз) стоять после гласных, поэтому надо говорить: "бе-вэ:т-сефер", но ведь это сложнее, чем просто присоединить "бе-" к "бейт-сефер", никак не меняя первый "б" в "бейт-сефер", и современный иврит с легкостью такое практикует.

(Оговорка: долгое "э:" в בית-ספר можно произносить либо как обычное "э", либо как "эй", поэтому я иногда так в транскрипции и пишу: "бейт-сефер").

Как мы видим, язык наших дней довольно часто проглатывает "подвижный шва", игнорируя тот факт, что по определению это гласная,- пусть и беглая, но все же гласная, - образующая свой собственный отдельный слог, которому причитаются по закону все права открытых слогов.

Бывает и обратная ситуация, когда израильтяне произносят как отчетливое "э" "шва покоящееся" Иными словами, в тех местах, где никакой гласной нет, произносят "э". И это тоже вытекает из принципа целесообразности. Спрягая в прошедшем времени глаголы "ракад" (танцевал), "сахат" (выжимал), "йарад" (спускался) и другие им подобные, с третьей корневой "д" или "т", мы получаем, среди прочих, и такие формы, где эти "д" и "т" должны слиться с окончанием: רָקַדְתְּ, "ракадт" (ты танцевала), и пр.

Носители современного иврита не любят это слияние, которое делает трудно отличимыми формы "ты спускалась" и "он спускался". И произносят значок "шва" перед окончанием, который по замыслу в этом месте указывает на отсутствие всяких гласных. Произносят его без ударения, конечно, поскольку это контрабандная гласная: "раКАдет", "саХАтет", "йаРАдет", "аМАдет".

Мне не всегда понятны усилия Академии, направленные на то, чтобы приучить людей говорить "у-ви-Цфат" вместо "ве-бе-Цфат". Смысл выражения (и в Цфате) от такой переогласовки никак не меняется и всем понятен, а частотность игнорирования древних запретов на два "шва" в начале слова слишком высока, чтобы борьба с ней имела шансы на победу.

Также меня смущает такой вопрос. С какого исторического момента Академия отсчитыает начало существования "правильного" иврита? С 19 века? А почему не с 12 века, когда жил великий поэт Иегуда Галеви? Почему не со времен израильских и иудейских царей?

Вроде бы израильский иврит первоначально взял за образец произношение сефардских общин, точнее - то общее, что между ними было, - на момент начала сионистского проекта. Тогда почему в этой норме нет требования произносить יושבים как "йошевим" и כתבו как "катеву", в соответствии с сефардским произношением? По какой такой логике практика пятидесятилетней давности лучше сегодняшней, и почему-то она же лучше средневековой, античной или древней? Может быть, пуристы предложат нам вернуться к долгим гласным, к удвоенным согласным, а также к исчезнувшим столетия назад щелевым вариантам букв ד, ת и ג?

Только вообразите, как мы будем произносить "hаш-шемеш", а не "hа-шемеш" (השמש), "ка-ата-ан" вместо "катан" (קָטָן - два долгих "а") и "Da:with" вместо "Давид", поскольку в этом имени есть "вав", в древности звучавший как английское w, а второй "далет", лишенный знака "дагеш", в отличие от первого, произносился некогда как щелевой звук. Проще говоря, как английское "th" в слове father.